[тот самый mike!]

БОМБЕЖКА

Бомбежка окончательно добила страну. В людях поселились страх, неверие в прогресс, цинизм. Кто не испытал бомбежку, тот не с состоянии понять всего того ужаса, который она несет с собой. Особенно губительна она как фактор психологического давления. Это похоже на землетрясение и... на игру в русскую рулетку. Страшнее всего ожидание, когда бомба еще летит — на тебя или не на тебя. Самолеты, как тебе кажется, специально долго кружат, что делает ожидание абсолютно невыносимым.

Бомбежка уничтожила все иллюзии по отношению к таким понятиям, как демократия, ценность человеческой личности. Как можно говорить о какой-то ошибке, когда на мосту бомбят явно гражданский автобус? На дороге пусто, автобус ярко-красного цвета, и принять его за армейский грузовик, перевозящий военных, невозможно.

Во время бомбежки я находилась в Приштине, в Нише были мои дети — так что я туда-сюда челночно ездила. Ниш выглядел более безопасным городом: Приштину бомбили постоянно, Ниш бомбили периодически, что давало людям возможность выспаться. Спали днем, так как налеты шли ночью.

С автобусом Приштина—Ниш связана одна история. Я купила билет, но моя мама с утра стала уговаривать его сдать, у нее было плохое предчувствие. В итоге я не поехала, еще долго ворчала про потерянные деньги. Пока не сообщили, что именно этот автобус попал под бомбежку и почти все погибли.

И это не единичный случай. "Случайно" бомбили поезд, опять же на мосту. А на мосту шанс спасения всегда ниже. "Случайно" попали в колонну беженцев, хотя ее сложно спутать с танковой колонной.

С другой стороны бомбили здание генерального штаба и хвастались точечным попаданием — мол, даже роддом напротив не пострадал. Ведь неважно, что от взрывной волны оглохло двадцать семь новорожденных, не выдержали нежные еще барабанные перепонки. Не бывает гуманной войны, и глумление — называть акцию, когда тонны бомб бросают на страну, миссией "Милосердные ангелы".



СЕРБЫ

Сербы, даже в этом растерянно-недоуменном состоянии, все-таки целостны как нация. Существует подход через негативные определения (как в апофатическом богословии). Вот у сербов после всех событий самоопределение, наверное, через такие определения. То есть "сербы — это народ, который не…" Эта негативность и определяет всех сербов разных политических взглядов, разного географического положения.

Сербы трудно поддаются нивелировке. Стараются удержать за собой право думать и действовать иначе. Удержать право на свою инаковость. И право это они отстаивают с завидным упрямством.



КОСОВО

Косово — очень специфическое образование, которое крайне трудно определить. Что это: республика, государство, протекторат, нечто третье?.. У Сербии есть обязанности перед Косово, но никаких прав. Вплоть до того, что представитель сербского государства должен просить разрешения, чтобы его пустили на территорию, которая официально еще принадлежит Сербии. Даже президент в свой край просто так приехать не сможет.

Албанцы вышли из политической жизни Сербии еще с середины 80-х. Сначала требовали Косово как республику в составе Федерации. Потом посмотрели на геополитические игры и поняли — нужно поднимать ставки. Потребовали государство. Посмотрим, оправдается ли их риск. Судя по всему — да. Вопрос Косово начался не с Милошевича и им не закончился. Милошевич просто его использовал для прихода к власти. В Косово в конце 80-х была очень сильная волна насилия. Албанцы выдавливали сербов покупкой земель, запугиванием, либо просто физическим уничтожением. Было много убийств, изнасилований, издевательств над сербами. Милошевич пришел и сказал: "Больше вас никто не смеет бить". Это прозвучало очень актуально, и он авансом получил такую огромную любовь, которой потом во многом не оправдал.

Во время Второй мировой войны албанцы почти очистили край от сербов, в этом им помогала Италия. Однако после войны сербам отказывали в возвращении на исконные земли, зато с радостью предоставляли их албанцам. Когда отношения Тито и Энвера Ходжи, тогдашнего коммунистического руководителя Албании, ухудшились, то Тито начал активно привечать албанцев в пику Энверу Ходже, предоставляя им земли на Косово, принадлежавшие сербам.

Албанец раньше — крестьянин, пастух, разнорабочий. При Тито албанцы стали заниматься торговлей, вошли в сферу услуг. Получили власть в крае, университет, систему образования. Потом они решили, что они вне системы: создали свои параллельные структуры и перестали участвовать в политической и экономической жизни Югославии, требуя широкой автономии. Налоги, ЖКХ не платили. Но государственными дотациями, льготами пользовались активно.

Когда говорят о геноциде, я просто руками развожу. Сербы на Косово платили счета за электроэнергию. А как же? Как всюду, во всем мире. Даже во время страшной инфляции — платили. Получишь счет за свет, и не знаешь: смеяться или плакать — твоя зарплата раза в четыре меньше счета. Потом выплачивала годами накопленные долги. А албанцы и тогда не платили, и сейчас не платят. Цивильная администрация на Косово, уже международная, пытается их заставить платить — они в ответ либо стреляют, либо создают такую систему, что к селам никто не может приблизиться. Электростанции в Косово находятся внутри края, работают нерегулярно. Когда они получают свет, то распределение идет в основном на албанские районы Косово. Сербские, особенно прошедшей зимой, без света проводили по двадцать два часа. Каждая зима в сербских анклавах на Косово — это борьба с холодом, митинги протеста и... неспособность цивильной службы обеспечить элементарные нужды населения. А ведь это — проблема не телевизора, а проблема выживания.

Осенью, не надеясь ни на что, сербы заготавливают дрова и готовятся к долгой и темной зиме. Впрочем, электроэнергия — это не только тепло.

Нет света — значит, нет и воды. Не работают насосы. И используют люди воду из старых колодцев. О санитарном качестве — нет и речи. А что делать? Пьют... на авось.

Нет света — значит, нет и телевидения. А, следовательно, нет и информации, так необходимой на Косово и Метохии. Потому что, если нет информации, то буйным цветом расцветают слухи. Чаще всего — пессимистические. Нет и радио. Дело в том, что уничтожена антенна сербского, переносящая сигнал по всему Косово. Как всегда, виновных не нашли. Сербы остались без своего радио. УНМИК и в данном случае не спешит особенно.

Нет света — значит, не работают морозильники и холодильники. Все покупки сербы делают в круге Космета. Выбор товара — ограничен. Закупки делают, когда едут вне анклава. В остальном — надеются на себя. Откармливают живность: кур, свиней. Весь этот летний труд сейчас под угрозой. Нужно обновлять старинные, забытые способы сохранения мяса и молока. Холодильник для косовских сербов — роскошь.

Нет света — значит, нет и телефонной связи. В том числе мобильной. Глухо. В холоде и темноте. Без информации. Без связи с родными и близкими. Без холодильников и утюгов. Добавьте к этому ограниченную способность передвижения по провинции, чтобы убедиться, что слова о каких-то стандартах на Космету, выглядят издевательством.

Особенно циничным, когда речь идет об основных правах людей — праве на здравоохранение, праве на образование.

О каком праве на образование может идти речь в холодных и темных классах?

А вот так выглядит право на здравоохранение: в больнице начали операцию при свете (старенький агрегат— генератор, спасибо ему, еще работал), а закончили — при свечах (агрегат — сдох).

Системы "скорой помощи" нет. Многие больницы, как в средневековье, находятся при монастырях, потому что монастыри под охраной. Но что это за больница, которая находится в помещении барачного типа, часто нет света, а из средств — йод, вата. Это скорее медпункт, а не больница. Единственным местом, где можно было получить квалифицированную помощь, был русский госпиталь. Люди плакали, когда русские уезжали из Косово.

Телевидение показало, как въезжали русские танки в Приштину. Это была такая встреча, что я описать не могу. Так, наверно, встречали в 1945 русских в освобожденных от фашистов городах. Русские солдаты были совершенно растеряны от такой встречи. К сожалению, телевидение не показало, как уходили русские из Косово. Это был такой всплеск горя, что также описать невозможно. Сербские женщины плакали, как на похоронах, с причитаниями. И действительно, после ухода русских многие потеряли свои дома, территории, которые при русских были безопасны для сербов, перешли под контроль албанцев. Не стало и госпиталя.

17 марта 2002 года албанцы налетели волной, добивая последние сербские села, храмы.

Средневековый монастырь Святой Троицы возведен в XIV веке — разрушен до основания. Средневековая Церковь Успения Богородицы (с фресками), 1315 год, — разрушена до основания. Средневековый монастырь Святого Марка, село Кориша — полностью разрушен. Средневековый монастырь Святого Архангела Гавриила (с фресками), село Бунач, район г. Витине, XIV век — разграблен и сожжен. Средневековый монастырь Девич Святого Йоаникия — разрушен. Монастырь Святого Архангела, XIV век, район села Горне Неродимле — подожжен и заминирован; кладбище разрушено, сосновый бор, посаженный в XIV веке, вырублен и сожжен. А сколько их... XV, XVI, XIX, XX века, новые и старые, имеющие художественную ценность или являющиеся лишь символом веры. Слово разрушен — не страшное слово. Разрушен — предполагает наличие руин, по которым храм восстановить можно. А если "разрушен" — это гора битого камня, щебенки, где невозможно найти целый кирпич или камень больше кулака? А если "разрушен" — это экскаваторами выкопана яма на месте, где был монастырь, а на его месте сделана... мусорная яма? Так, говорят, выглядят места, где стояли храмы в Метохии. Полное название края — Косово и Метохия — сейчас звучит редко, а именно так называется край еще с XIV века. Метох — греческое слово за монастырские земли. Албанцы территорию называют только КосовA... а Метохию предпочитают забыть, называя эти территорию — Дукаджинит или Проклетие. Проклетие — горы, разделяющие Албанию и запад Косово. Было 130 сербских сел на территории Метохии. Осталось одно.

Возможно ли решить проблему Косово? Даже не знаю. Это ведь не просто спорный кусок земли. Косово занимает значительное место в культурном коде каждого серба. Поэтому никто из политиков не смеет поставить подпись под договором, отдающим Косово албанцам. Если этот некто собственноручно подпишет сдачу Косово, то впишет свое имя черными буквами в сербскую историю. К тому же все опасаются популярной, еще с Гаврилы Принципа, балканской традиции политического отстрела. Судьба Джинджича говорит об этом. Никто пока не готов подписать сдачу Косово. С другой стороны, никто не знает, что делать.



СЕРБЫ В КОСОВО

У нас все документы тамошние, косовские, хотя мы уже седьмой год живем в Нише. Если Косово отделится, то получится, что муж и дети — иностранцы. Многие косовские сербы так же живут: на два дома. Т.е., если остался дом и его не продали, потому что он либо на территории, которая албанцев не интересует, либо за него дают символическую цену. Значит, надо его охранять, дабы не разграбили. Получается такой вахтовый метод — неделю сидит один, следующую — брат, на третью приезжает сторожить кум.

В центре Приштины у меня была квартира. В ней живет, можно сказать, коллега, преподаватель албанской литературы из местного университета. Я его просила хоть книжки мне отдать, но впустую. Так что сейчас собираю третью библиотеку в своей жизни. Кстати, когда я приезжала к себе с представителями миротворцев, то он совсем не отрицал, что занял чужую квартиру — да, но таковы обстоятельства, мне сербы дом сожгли. Вы, конечно, лично не виноваты, но…

Интересное обстоятельство: я должна была доказать, что это моя квартира. И то, что у меня были все документы на квартиру, — суд не устроило. Я недавно получила решение, окончательное, что служба ХАБИТАТ, занимающаяся проблемой оккупированных сербских квартир, не признает за мной право на мою квартиру. Аргументы? Недостаточно документации, доказывающей, что это была моя квартира. При этом документы на квартиру не брались во внимание. Потребовали оплаченные за год счета — свет, телефон и т.д. А откуда мне было их взять, когда я из квартиры вынуждена была выселиться за полчаса. Секундомером служил Калашников.

Мне разрешили прийти в квартиру и забрать вещи, которые я определю как свои. Но своих вещей я в квартире не нашла. Такая ситуация — это не моя персональная беда, это правило.